Про Человека

[hohohobba]

Пьеса "Жаворонок" Жана Ануя - очень смешная вещь, но начиная с диалога с Карлом, там всё так серьёзно...!
Жанна напомнила мне Говарда Рорка, героя Айн Рэнд:

1. Рорк воздвиг храм во имя человеческого духа. Он видит в человеке сильное, гордое, чистое, мудрое, бесстрашное существо, способное на подвиг. Во славу именно такого человека он и воздвиг храм. В храме человек должен испытывать душевный подъем. А душевный подъем, по его мнению, мы испытываем от сознания того, что нам не в чем себя упрекнуть, что мы знаем, где правда и как ее добиться, что мы призваны жить на пределе своих душевных сил, не стыдясь самих себя, не стыдясь стоять обнаженными на солнечном свете, не имея никаких злых помыслов. Рорк считает, что душевный подъем — радость, и эта радость дана человеку от рождения. (Айн Рэнд)

2. Теперь вы сами видите, святые отцы, человека, поднявшего голову! Понимаете теперь, кого вы судите? Неужели эти небесные голоса оглушили и вас также? Вы упорно пытались обнаружить уж не знаю какого дьявола, спрятавшегося там, за ними... Как бы мне хотелось, чтобы там и впрямь оказался только дьявол! Суд над ним был бы недолог. Дьявол — наш союзник. В конце концов, он бывший ангел, он из наших. Как бы он ни богохульствовал, ни оскорблял, пусть бы даже ненавидел бога, он и этим лишний раз доказал бы свою веру. Зато человек, человек, казалось бы, такой мирный, которого насквозь видно, пугает меня в тысячу раз сильнее. Смотрите на него, скованного, обезоруженного, покинутого своими и уже не слишком уверенного, что эти замолкшие голоса действительно вещали ему, ведь так, Жанна? Рухнул ли он наземь, моля господа вновь взять его в руци свои? Молит ли он хотя бы, чтобы голоса зазвучали вновь, указуя ему путь? Нет. Он отворачивается, он противостоит пыткам, унижениям, ударам, он, низринутый до положения жалкой твари, валяющейся на сырой подстилке своего узилища, он подымает глаза к этому непобежденному образу самого себя... (громовым голосом) ибо это и есть его единственно истинный бог!

Вот чего я боюсь! И он отвечает, — повтори, Жанна, тебе же до смерти хочется повторить: «От содеянного мною...»
Жанна (тихо) ...никогда не отрекусь.

Инквизитор (повторяет, содрогаясь от гнева). «От содеянного мною никогда не отрекусь»! Слышите эти слова, которые все они твердят на кострах, на эшафотах, в камерах пыток, всякий раз, когда нам удастся схватить одного из них? Слова, которые они будут повторять еще века и века с тем же бесстыдством, ибо никогда не кончится охота за человеком... Как бы могущественны ни стали мы со временем и в какой бы форме это могущество ни проявлялось, как бы ни давила Идея всей своей тяжестью на людей, какой бы жестокой, четкой и изощренной ни была ее организация и ее полиция, всегда пребудет охота за человеком, за человеком, который ускользает от наших сетей, которого мы наконец изловим, которого убьем и который еще раз унизит Идею, достигшую высоты могущества, унизит просто тем, что скажет «нет» и не потупит глаз. ... Она ответит вам, как обычно отвечает человек: «То, что я сделала, я сделала. Это мое. Никому не дано отобрать этого от меня, и я не отрекусь от него. Все, что вы можете, — это убить меня, заставить кричать что угодно под пытками, но заставить меня сказать „да“ — вот этого вы не можете». (Кричит.) Так вот, святые отцы, мы обязаны научиться тем или иным способом — чего бы это ни стоило человечеству — заставить человека сказать «да»! Пока останется хоть один несломленный человек, Идее, если даже она господствует надо всем и уже перемолола всех остальных, — все равно Идее угрожает гибель. Вот почему я требую, чтобы Жанну отлучили от церкви, извергли ее из лона церкви и передали в руки светским властям, дабы они покарали ее... (бесцветным голосом добавляет обычную формулировку) обратившись к ним с просьбой ограничить свой приговор смертью с отсечением членов. (Поворачивается к Жанне.) Это, конечно, будет ничтожная победа над тобой, Жанна, но наконец-то ты замолчишь. Пока что мы не нашли более верного способа. (Садится среди общего молчания.) (Жан Ануй)